Текст: Надежда Ажгихина
Утром 19-го на дачу позвонил муж и сказал, что к Москве приближаются танки. По телевизору вместо заявленных мультфильмов, к неудовольствию сына, показывали только «Лебединое озеро». Я оставила малыша бабушкам, села в машину и поехала в редакцию. Уже в Москве я нагнала колонну танков, одно время они ехали вровень с моими «Жигулями», длинная колонна занимала весь правый ряд и никак на остальной транспорт не реагировала. Регулировщиков тоже не было. Пыталась рассмотреть танки и тех, кто в них сидел, но это было совершенно невозможно, и возникло ощущение нереальности происходящего. Страха не помню совершенно. Помню чувство великого изумления.
В «Огонек» приехала рано, около девяти, но уже почти все заведующие и ведущие рубрик были на месте, нас собрал в зале редколлегии первый заместитель Коротича (тот читал лекции в Нью-Йорке) Лев Гущин. Он знал столько же, сколько и остальные. Собирать свежую информацию на улицах и площадях отправились все, Гриша Остер первым пошел агитировать солдат. Через несколько часов собрались снова, информация была у всех сходная: танкисты охотно идут на контакт, никто толком не знал, зачем подняли по тревоге. Не готовы были повиноваться приказу стрелять в людей, если бы такой последовал.
Выпуск журнала, как и других демократических изданий, был приостановлен, к вечеру начали выходить на ксероксах и ротапринтах специальные выпуски «Курантов», «Московского комсомольца», «Российских вестей», новоявленный самиздат вполне соответствовал принципам ленинской партийной печати — быть коллективным агитатором, пропагандистом и организатором сопротивления путчу. Тогда же родилась «Общая газета», первый и до сих пор самый мощный пример профессиональной солидарности журналистов многих изданий, ставший символом эпохи и многих последующих лет.
Мы начали также готовить «подпольный выпуск», нашли типографию, но не успели напечатать, путч кончился, и нас снова открыли. Было феерическое чувство единения. С москвичами, с теми, кто приехал из других городов, с людьми из многих стран. В эти дни проходил Конгресс соотечественников, большая международная конференция по журналистике, многие коллеги и новые друзья — СССР уже стал открытой страной — приехали в Москву, и мы вместе следили за новостями, дежурили у Белого дома, перезванивались круглосуточно и пересказывали друг другу сводки «Эха Москвы». Это была наша общая история, наше общее дело, наше движение к общему будущему, без противостояния и ненависти. В кольце защитников нашего общего будущего были самые разные люди, этот порыв объединил классы и регионы, бедных и относительно обеспеченных, старых и совсем юных, и люди постоянно приносили сюда кто что мог: лекарства, бутерброды, термосы…
В последний день противостояния, когда над Москвой наконец в полную силу после дождя светило солнце, я заметила, что в этой толпе не было некрасивых лиц. Через несколько дней они снова стали обычными. Но эти три дня совершили с людьми, может быть, впервые сделавшими собственный выбор, что-то очень значительное.
Когда я спрашивала об августе 1991 года студентов, они часто терялись, для них те события были чем-то вроде того, чем был Двадцатый съезд партии для нашего поколения, — событие, случившееся до нашего рождения. Хотя, наверное, мои сверстники больше знали про Двадцатый съезд. Во всяком случае, мы лучше понимали связь его решений с нашей жизнью. И то, почему именно «шестидесятники», им вдохновленные, стали главными двигателями горбачевской перестройки, стремясь завершить прерванное обновление и очищение от преступлений прошлого. В 1991 году казалось, что мы все вместе сможем это завершить и построить светлый храм свободной и счастливой страны, некоторые даже верили, что мы будем и в этом впереди планеты всей, удивляя мир мощью своих талантов, по крайней мере, в «Огоньке» эпохи Коротича говорили об этом часто. И многие готовы были пожертвовать всем во имя торжества свободы слова, к которой мы только начинали прикасаться, понимая, что мы участвуем каждый день в истории, что выполняется вековая мечта журналистов и писателей многострадального отечества…
За три десятилетия оценка событий августа 1991 менялась — от восторга перед решимостью победителей и поругания врагов и колеблющихся до невнятных сомнений и прямого отрицания. Все чаще официальные или приближенные к ним лица говорят об ошибках, наивности защитников свободы, а то и напрямую о злом умысле, упоминаются как зарубежные, так и отечественные спецслужбы и т.д. В публикациях многих участников событий к 25-летию путча звучали горечь и разочарование. А дожившие путчисты и их сторонники в некоторых СМИ представали едва ли не героями.
Современная российская журналистика, родившаяся вместе с «Общей газетой» в августе 1991 года, тоже изменилась, не только технологически. Конечно, «Общая газета», представив самим своим возникновением принципиально новый подход к роли профессии и СМИ, возникла не на пустом месте. Уже шесть лет шла перестройка, каждый день расширяя пространство свободы, редакции по всей страны организовали сотни дискуссионных площадок, где обсуждали самые острые темы прошлого, настоящего и строили планы на будущее. Страна обретала свой голос и училась разговаривать без «эзопова языка», и журналистам верили больше, чем Горбачеву и всем советским институтам вместе взятым. Потому их и выбрали на Съезд народных депутатов в 1988 году. Там многие из них вошли в Межрегиональную депутатскую группу, инициировавшую все радикальные перемены, в том числе исключение знаменитой 6-й статьи Конституции о ведущей и направляющей роли КПСС, и поддержали новый Закон «О СМИ», по которому мы живем до сих пор.
Член Межрегиональной группы, журналист «Литературной газеты» Юрий Щекочихин в интервью французскому ТВ незадолго до путча говорил: «Мы парламентское меньшинство, и мы знаем, что, случись что, поменяется власть, придут правые, нас-то возьмут в первую ночь. Но мы не сдадимся без боя. За каждым из нас — люди, люди, это принцип команды…» Через несколько лет ученик Щекочихина, главный редактор «Новой газеты», скажет, что это было время, когда журналисты и народ смотрели в одну сторону. А потом все изменилось. Но, может быть, мы снова будем смотреть в одну сторону…
Сегодня невозможно представить главных редакторов ведущих СМИ под одной «обложкой», как и людей в очереди к газетному щиту, куда наклеивались свежие самиздатские выпуски «Общей». Недавно Михаил Фишман в своей очередной программе на «Дожде» с горечью упомянул, что уже в 2001 году на митинге в защиту НТВ было совсем немного участников. Это правда. К тому времени журналистов уже успели разделить на бедных и богатых, приближенных к власти и олигархам и независимых, многие уже имели опыт работы политтехнологами на выборах, уже убили Холодова, Юдину и десятки других коллег, и практически все преступления остались безнаказанными… Журналисты так и не смогли создать сильной профессиональной организации, а руководители СМИ — своей, хотя солидарные выступления редакторов, к слову, не позволили возродить цензуру, а лоббистские усилия тогдашнего СЖР сохранили Дом журналиста и на несколько лет освободили отрасль от НДС в начале 2000-х. Проблеск солидарности мелькнул над страной летом 2019-го, когда имя Голунова стало нарицательным. Однако сегодня, когда каждую неделю приходят сообщения о новых фактах давления на журналистов, «народ безмолвствует»: и журналисты, и аудитория ничему не удивляются. Ханна Арендт называла это «банальностью зла». А слабые попытки привлечь внимание со стороны немедленно получают отповедь уполномоченных начальством спикеров. Вот нынешний руководитель СЖР сказал в интервью МИА «Россия сегодня», что «Репортеры без границ» — это кучка непонятных людей в Париже, так что над их клеветой только посмеяться можно. Сразу вспомнились школьные уроки по обществоведению о «противоборстве двух систем». В университете тогда учили уже более продвинутым методам контрпропаганды и «промывания мозгов».
30 лет назад люди и журналисты вместе отстояли свою свободу. Ее плодами воспользовались другие. История знает много подобных примеров. Но удивительный опыт остался и в памяти участников, и в коллективном бессознательном народа, которое хранит значительно больше, чем хотят видеть конструкторы нашей уникальной идентичности.
Возродится ли журналистская солидарность? Или это, как нам пытаются объяснить, всего лишь рудимент доцифровой эпохи? Я верю, что возродится и заявит о себе. Да и российская история также подсказывает, что «дум высокое стремленье» неизбежно прорастает сквозь казематные плиты и лагерную мерзлоту. И журналистика — такая, какой ее видели идеалисты перестройки, никуда не исчезнет, это очевидно. Для того чтобы в этом убедиться, достаточно посмотреть на лица молодых.
Думается, опыт и наблюдения предшественников им будут полезны, как любое знание о нашем недавнем прошлом.
И всем, думается, будет интересно услышать голоса коллег — свидетелей и участников событий.
ЗАЯВЛЕНИЕ ГЛАВНЫХ РЕДАКТОРОВ ПЕРИОДИЧЕСКИХ ИЗДАНИЙ, ВЫПУСК КОТОРЫХ ОСТАНОВЛЕН В НАРУШЕНИЕ ЗАКОНА О ПЕЧАТИ
«Демократия должна уметь защищаться»
Наша «Общая газета» рождена нашей общей бедой: в стране совершается антиконституционный государственный переворот. Первое, что сделали заговорщики, изменившие верховной власти, — запретили выход не устраивающих их центральных и московских демократических изданий. Ликвидация свободы информации — самого существенного достижения перестройки — и есть ответ на вопрос о смысле события и целях путчистов.
Сомнений нет: они задумали восстановить в стране карательный режим, решили использовать свой последний шанс, сыграть ва-банк. Сегодня они обрушились на печать — завтра в условиях несвободы окажется каждый. Как сохранить свободу? А значит, и свое человеческое достоинство? Следовать Закону, тем демократическим принципам, которые навсегда вошли в нашу жизнь. Мы следуем Закону о печати, для нас он незыблем. Путчисты лишили нас возможности нормально печатать свои газеты, поэтому мы начинаем выпуск « Общей газеты», которая готовится общими силами коллективов наших редакций и которая будет выходить каждый день начиная с 20 августа.
Мы следуем Закону. Читатель-гражданин! Следуй Закону и ты — в этом заключается твое сознательное неповиновение приказам временщиков, необходимое для провала их авантюры.
Время требует объединения. И оно происходит — объединение всех демократических сил во имя подавления мятежа. Это свело и нас — представителей редакций самых различных направлений, единых в одном: демократия должна уметь защищаться.
Владимир Волин («Мегаполис экспресс»)
Павел Гусев («Московский комсомолец»)
Валерий Кучер («Российские вести»)
Валентин Лагунов («Российская газета»)
Андрей Мальгин («Столица»)
Анатолий Панков («Куранты»)
Владимир Старков («Аргументы и факты»)
Виталий Третьяков («Независимая газета»)
Владислав Фронин («Комсомольская правда»)
Владимир Яковлев («Коммерсант»)
Егор Яковлев («Московские новости»)
19 августа 1991.
ЯСЕН ЗАСУРСКИЙ, президент факультета журналистики МГУ:
— Мы были на даче. Утром 19 августа мне позвонил Марк, американец, и спросил, что у нас происходит. Я включил телевизор. Вот так и узнал о путче. Я отправился на факультет. У нас проходила международная конференция «О печати и ее принципах». У Манежа на проспекте Маркса стояли танки, мирно стояли, солдатики разговаривали со всеми спокойно. Коллега-американец помчался в свое посольство, там ему объяснили, что произошло, он был страшно напуган. А мы начали утреннее заседание о свободе печати. Сказали, что свобода печати остается у нас. Этот путч не может повлиять на ситуацию, не может поколебать нашу решимость все изменить. Мне позвонили из Нидерландов с вопросом, что у нас случилось. Я им по факсу послал свой ответ о том, что никто не собирается слушать этих гекачепистов, его опубликовали. Одни журналисты звонили, другие приходили, приходили из вновь созданного агентства «Vox Populi пик» Бориса Андреевича Грушина, спрашивали об отношении к путчу. Мы ответили, что отрицательно относимся. Было приятно, что наш выпускник, посол в Чехословакии Борис Панкин отказался подчиниться ГКЧП. В общем, журналисты держались очень достойно. Мне кажется, никакой поддержки у этого путча в Москве не было. И солдаты вылезали из танков, они не хотели воевать. И, собственно, приказа не было такого. Мне хотелось бы сказать — как быстро люди осмелели и не боялись. Не боялись этих путчистов. И этот анекдотический Янаев с трясущимися руками на пресс-конференции, которому наша выпускница Таня Малкина сказала в лицо все, что о нем думает. Естественный порыв и естественное отношение — отношение интеллектуальной Москвы. Тогда люди были на пике перемен, и хотели перемен, и могли многое сделать. Может быть, не все сделали, что хотели, но могли бы многое сделать, мне кажется, это был реально такой революционный порыв…
АЛЕКСЕЙ СИМОНОВ, президент Фонда защиты гласности:
— В середине мая 1991 года Фонд защиты гласности был зарегистрирован, 6 июня официально представлен, это был сумасшедший дом в течение 3-4 месяцев. И 18 августа я отправился с братом и его семьей в Ильинку на дачу отсыпаться. Утром 19-го будит племянник, говорит, посмотри телевизор. Я понял, что надо ехать в Москву. В «Московские новости», там главным редактором служил председатель правления нашего фонда Егор Владимирович Яковлев. Приезжаю, народ весь на рабочих местах. И никто ничего не делает, потому что они уже закрыты. А Егор поехал на совещание главных редакторов закрытых газет, которые должны принять совместное решение, что делать. Когда он вернулся, выяснилось, что мы будем выпускать «Общую газету». Решил, что пора позвонить жене. Она встревожена — «звонили, просили, чтобы я тебя спрятала, что тебя идут арестовывать». Говорю: не волнуйся, я сижу в самом центре Москвы…
Потом последовал указ Ельцина о закрытии коммунистических газет, поддержавших путч. Сагалаев (кажется, он был тогда председателем Союза журналистов) собрал главных редакторов запрещенных во время путча газет, которые издавали «Общую». На этом совещании я высказался довольно резко по поводу указа Ельцина, и Паша Гусев (который был главным редактором «Московского комсомольца», еще не владельцем) мне сказал: «Напиши — я напечатаю». Я от имени фонда написал маленькую заметку о том, что нельзя закрывать газеты указом без закона, без соблюдения процедуры, без выполнения целого ряда абсолютно обязательных вещей, иначе завтра можно будет закрывать любую газету. И это по большому счету было первым выступлением Фонда защиты гласности в защиту свободы слова. Кажется, 22 августа. Честно говоря, мне приятно думать, что первое, что сделал фонд, — защищал своих врагов.
ГРИГОРИЙ ПАСЬКО, журналист:
— Хорошо помню начало дня 19 августа 1991 года. Мы, группа слушателей редакторского отделения Военно-политической академии имени В.И.Ленина, находимся в учебной аудитории на Садово-Кудринской. Входит преподаватель. Я на правах старшины курса и в звании капитана 3 ранга докладываю о готовности группы к занятию. Первое занятие — марксистско-ленинская подготовка. Преподаватель — полковник в морской форме (погоны с красными просветами). Он диктует нам список рекомендованной литературы по теме: Ленин, Маркс, Епишев… В это время за окнами слышится нарастающий звук-лязг-грохот. Мы выглядываем в окно и видим колонну танков. В центре Москвы, ранним утром. Полковник просит нас снова занять свои места. Мы садимся, но продолжаем обмениваться репликами. Когда в очередной раз за окнами взревел двигатель танка, я встал и сказал: «Товарищ полковник! Будь у меня другая профессия, я бы точно остался в эти минуты в аудитории. Но я журналист, а за окнами происходит история. Я должен быть там, на улице. Я ухожу».
Полковник стал возражать, но не так сильно, как мог бы. Поэтому вслед за мной ушла почти вся группа.
Фото: Юрий Феклистов
Текст: «Журналист»